Старик Шимон. А.Герзон

Автор: Александр Герзон
Источник: проза.ру

Старик Шимон сидит на берегу моря и вспоминает. Это даже не воспоминания, а как бы некий киноролик из эпизодов.

Кадр.

Он, еще не Шимон, а Сема, с группой товарищей радостно встречает сходящую с трапа жену, приехавшую навестить его в пионерлагерь, где он работает вожатым.

- Так это ваш муж?! – вопрошает Зяма, руководитель кружка «Умелые руки». – Я бы не доверял ему на вашем месте. Он у вас ой-ой-ой. Он тут такое вытворяет …

Зяма машет рукой многозначительно, удаляется в глубь леса с подругой, женой своего приятеля.Рахиль упирает тяжелый взгляд в переносицу Семы. Она молчит,

но он узнает позднее, что теперь в руках молодой жены есть мощное оружие для отражения любого его упрека.

Он вспоминает ухмылку Зямы, которого считал до сих пор придурком. Понимает: произошел акт мести за неуважение к нему, Зяме Шмуклеру.

- Вот тебе и еврей! – горько кричит про себя Сема, видя сочувственные взгляды остальных пионервожатых.

Новый кадр.

– Ты шел по городу в группе выпивших парней, орал, матерился, пел арии! – презрительно бросает ему в лицо Рахиль.

– Тебя видела Зельда Соломоновна. Она возмущена до предела.

- Это не так. Мы шли с собрания и пели. Но я не матерился и не орал, - оправдывается Сема и думает о том, что никогда не ожидал сплетни от такой интеллигентной Зельды Соломоновны.

- Могла бы она не тебе, а мне сказать об этом. Я был о ней лучшего мнения, - разочарованно произносит он.

- А я о тебе, - парирует жена.

Новые и новые кадры поднимаются из глубин больной памяти.

Шимон тяжело вздыхает: ему тоже говорили о Рахили разное, и он тоже верил. Возможно, если бы не все эти доброхоты, они дожили бы мирно и дружно до сих пор. Но – пропало! Теперь уже ничего не исправить. Тем более, что в каждой сплетне была и доля правды, подчас – львиная.

Трагикомическая картинка входит в сознание и развертывается медленно, с обратными даже прокрутками.

Его окликает из автомобиля «Жигули» кандидат медицинских наук Шумахер, былой товарищ, который недавно разошелся со своей гулящей женой и сошелся с русской женщиной, которую отбил у ее мужа, доктора наук.

- Как дела? – спрашивает Шумахер. – Слышал, твоя жена была в Крыму? Она тебя не наградила лобковыми вшами? Их много в Крыму, говорят.

- Нет, не наградила, - лжет с улыбкой старший технолог инструментального цеха Семен Вольфович, понимая: Шумахера пятидесятилетняя Рахиль тоже наградила вошками,

как и его, мужа.

- А твои дела как? – спрашивает он в свою очередь. – Никто из любовниц не забеременел?

- Мои любовницы не беременеют, - отвечает кандидат наук многозначительно.

Семен Вольфович мысленно присоединяет к стройной пассии собеседника, действительно давно уже не беременеющей после аборта, свою полноватую Рахиль, утратившую способность рожать всего год назад.

Но он не огорчается. Потому что и сам нашел свет в окошке: это Наташенька, молодая сверловщица, с которой ему бывает так хорошо!

Следующий кадр тяжел, очень тяжел. Это прощание с Наташенькой, которая не в силах вынести неопределенность своего положения.

- Еще есть возможность! – шепчет она как бы в безумии. – Если ты на мне женишься, я не уеду искать судьбу на Сахалин. Подумай! Не отказывайся от своего счастья!

- Нет, я не могу! Ты на двадцать пять лет моложе меня! Нет! Через три-четыре года я стану тебе обузой. Мы оба будем несчастны …

- Я никогда тебя не брошу, миленький! Я же люблю тебя! Мы будем вместе по-настоящему! Столько, сколько судьба позволит! Не обрекай себя и меня на страдания!

Он не смог поверить Наташеньке: он знал, что и она ветрена, что он прав. Но и она была права, наверно: какое-то время они могли бы быть счастливы.

И, возможно, это время было бы более ценно, чем все радости его жизни, вместе взятые.

Новые и новые ролики памяти. Жуткие и смешные, яркие и смутноватые.

Дети. Тревога за них. Любовь к ним и их любовь к нему. Их победы и поражения, их нелепые личные трагедии и недолгие семейные радости. Его показное мужество, его советы им.

Внуки и внучки.

Правнуки и правнучки.

Похороны товарищей школьной поры.

Письма от друзей, оставленные им без ответа.

Сплетни. Неистребимые. Сплетни жене о нем, ему – о жене, сплетни о других. Яд этих сплетен действует долго. Долго …

Яркое до боли в мозгу зрелище. Он сцепился с бросившейся на него Рахилью, они вместе падают на пол. Постепенно освобождают друг друга. Поднимаются.

Молчат.

Безысходность.

Она отказывается подпускать его к себе. День за днем. Он возмущается, грозит разводом … Она непреклонна ...

Репатриация. Тель-Авив. Новая жизнь. Черная работа - для помощи детям на первых порах. Им - труднее.

Уход из квартиры сына. Домик во дворе. Крошечный. Арендованный.

Он выходит из дома. Он идет, не зная, куда. Садится в автобус, едет к морю. Зачем? Худая старуха в черном при выходе из автобуса манит его. Он пожимает плечами, но подходит к ней.

Выслушивает ее предложение. Мотает головой отрицательно.

Но та вцепилась в рукав, убеждает: он получит такое удовольствие!

И всего за какую-то сотню шекелей.

Он может отказаться, но сначала надо же посмотреть, что он теряет в этом случае.

Шимон стонет: зачем, зачем согласился?!

Старуха долго водит его по улицам и улочкам. Наконец, приводит в заброшенный, полуразрушенный дом. Они поднимаются на второй этаж, и там обнаруживается, что в комнате без окон, на широкой кровати, лежит под одеялом девушка.

- Долго же ты собирался, миленький! – капризно произносит она по-русски. – Раздевайся!

На вид ей лет около двадцати. Симпатичная, не накрашенная.

Голубые глаза. Веснушки на лице. Пухлые губки. Они-то и решают все. Шимон раздевается.

Действительно, старуха, которая тут же испарилась, не солгала ему: за всю свою жизнь Шимон не встретил ничего подобного.

Девица – ласковая, послушная, понимающая и предугадывающая – знает свое дело. Что-то похожее на любовь к ней даже проклевывается ростком в душе его.

И в этот миг в комнате без окон вновь материализуется старуха.

- Все, дорогой, твое время кончилось давно. Жаль, что я так и не нашла другого клиента. Ты свободен. Если еще захочешь, найдешь меня на том же месте.

- Как зовут твою красавицу? – спрашивает он, удивляясь тому, что не задал этот вопрос раньше.

- Зачем тебе? – хмурится старая сводня.

- Просто так. - Смотрит на девушку. - А сколько лет тебе, милая?

- Четырнадцать, - отвечает та с тихим, журчащим смехом.

- Не может быть! Нет!

- Она говорит правду, - щерится старая.

- Иди домой, иди, дорогой, - улыбается юная. - Меньше думай – дольше проживешь.

Через три недели Шимон обнаруживает нечто страшное. Только этого ему не хватало! Врач подтверждает его догадку.

Темный кадр.

Никакой старухи на улице Алленби он не находит, полиция – тоже.

Не находят вблизи и домика с комнатой без окон.

Вернее, нашлось несколько заброшенных домов, похожих на тот.

Но нигде не обнаружили ни следов того ложа разврата, ни явных следов пребывания человека.

Последние кадры.

- Грязный развратник, - кричит Рахиль, - будь ты проклят! Будь проклят тот день, когда ты прилип ко мне! Убирайся! Видеть тебя не хочу!

Шимон чувствует, что старухина западня захлопнулась.

Врач его успокаивает:

- В наше время эта болезнь излечивается. Все будет о-кей, Шимон! Нет, уже не будет никакого о-кей! Как смотреть в глаза детям?! Как смотреть в глаза людям?! Как вообще ходить по земле?!

Он снова издает сдавленный стон. Потом, не раздеваясь, встает со скамьи и идет к воде. Январь, она холодная, да и волны большие.

Тем лучше! Сейчас все кончится.

Он не верит в загробную жизнь. А эта жизнь, земная, прожита.

Прожита мерзко, хотя мечталось о чем-то хорошем.

Вперед! Сейчас эта волна ударит, он выдохнет воздух – и вберет в легкие воду! Говорят, это легкая смерть …

Выдох! Вперед!

Свидетельство о публикации №21112161290