Город 21 Века

Проза









Двенадцать дней Натальи и Алексея. А.Герзон

Автор: Александр Герзон
Источник: proza.ru



Двенадцать дней Натальи и Алексея. А.Герзон
- Ты еще ни разу не целовалась?  
Соседки по палате с удивлением и недоверием смотрели на Наталью, тоненькую семнадцатилетнюю девушку с тихими карими глазами и гладкой прической.
 
- Мама очень строгая, а я люблю ее и слушаюсь, - ответила юная скромница.
 
- Да-а, - протянула Лейла, затягиваясь с глубоким наслаждением дымом сигареты. - Это что-то! Я старше тебя на год, а уже успела и замужем побывать, и от второго мужа убежать.
- В ее годы я в такой компании была ... - потянулась сладко Вера, пухлогубая блондинка неопределенного возраста  с бесстыжими водянистыми глазами. - Впрочем, я и сейчас не против хорошего любовника. Но  ненадолго. Так надоедают эти мужики!
 
- Я бы хотела полюбить сильно-сильно!     
 
Наталья улыбнулась светло и стыдливо. Она не влюблялась еще, но пережила вместе с героинями сериалов не одну историю любви, ревности и победы чувств над обстоятельствами. 
Ей еще не пришлось выслушать настоящего признания в любви от сверстников. А то, что некоторые грубо и прямо предлагали, вызывало  в ней отвращение. 
Один Фимка Кочегаров, деревенский дебошир, сорвиголова, не обижал даже словом. Перед ней он становился как бы слабым даже, краснел, бледнел, не знал, куда руки девать. Но не говорил ей Фимка тех слов, что нужны ей. Да и не нравилось Наталье его хулиганство.
 
- Смотри, девка, - предупредила Лейла, - обманет тебя какой-нибудь гад, останешься ты навсегда матерью-одиночкой.  
 
Наталья опустила голову: не хотелось продолжать этот разговор.
 
А в соседнем корпусе дома отдыха в одной из палат второго этажа старый Эльмар Генрихович говорил юному Алексею:
- В свои восемнадцать ты еще ни разу не поцеловал девчонку?! Это же преступление! Я в твои годы ... Да что говорить?! Все уже в прошлом, в воспоминаниях. Действуй, дорогой! Столько здесь красавиц! 
- Мы приехали всего на двенадцать дней, уважаемый дедушка Эльмар! 
- Конечно, это мало. Но ты имеешь сейчас прекрасную возможность иметь роман с какой-нибудь девицей. Здесь, в доме отдыха не имеется бытовых забот, пошлых родителей и соседей, имеется природа и юность. При этом природа погибнет не так скоро, хоть люди и очень стараются. А вот юность имеется один раз ...
 
- Я хотел бы любви! Настоящей! Но еще не встретил свою суженую.
- Да? И как же ты узнаешь, что имеется перед тобой именно твоя суженая? Имеются какие-то  признаки?
- Я почувствую это. Обязательно!
 
- Ты мне нравишься, Алексей. Ты хороший, чистый юноша. Это редко имеется в наши  дни. Впрочем, и раньше тоже. Но, как говорится, под лежащий камень и вода не бежит. Иди на танцы, на спортплощадку и так далее. Возможно, твоя суженая  уже  рядом. А?
 
Эльмар Фрицберг был немец-вдовец, потерявший жену-еврейку и двоих детей в годы Второй мировой войны. Он  служил в разведке Советской армии, семья же его не успела эвакуироваться из Одессы. Долго Фрицберг не женился и лишь на закате лет сошелся с бабушкой Алексея Левенберга, Ривой Вениаминовной, тоже вдовой со времен войны.
 
Путевку в дом отдыха Фрицберг приобрел на них двоих, но жена настояла, чтобы вместо нее муж взял с собой приемного внука:
- Сдал экзамены в университет, вымотался, надо подкрепить его здоровье. А я и так отдохну: мне не надо будет готовить на вас.
 
После того, как его родители развелись, Леша жил у бабушки. Не хотел ни с отцом, ни с матерью остаться: осуждал обоих. 
 
- Мать вкалывала, как проклятая,  чтоб  тебе дать детство без отца, а ты бросил ее, одну оставил ... - продолжил  Эльмар Генрихович.
- Она тоже виновата, я-то знаю ...
- Отец твой еще не собирается приехать посмотреть на тебя?
- Некогда ему: его молодая жена с маленьким устает, да еще снова беременна.
 
- Он и ее бросит, увидишь.
Наступила тишина: мужчины думали.
 
- Ладно, дед Эльмар Генрихович, я пойду погуляю, - сказал юноша, устав от размышлений.
- Иди, дорогой. И не потеряйся.
 
Когда Алексей проходил мимо окон палаты, в которой отдыхала Наталья, то увидел ее: девушка декламировала, соседки слушали ее, лежа на койках. Он невольно замедлил шаги и услышал:
- ... А душу можно ль рассказать?
- " Мцыри ", - сказал юноша вслух. - Красиво читает! Как настоящая артистка.
 
Наталья заметила его – вспыхнула, оборвала поэму на полуслове и спряталась. А он улыбнулся: хорошая и скромная девчонка, видно.
 
Он прогуливался один, но то и дело звучал в его ушах голос Натальи.
Вечером на танцах он подошел к ней, пригласил на танго. Она сразу же согласилась. Танцевалось ему с ней легко, она улавливала малейший намек его руки. И тоже думала о том, как чутко ведет ее кавалер.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Наталья. А тебя? 
- Алексей. Алексей Григорьев. Учусь в политехническом. А ты?
Девушка смутилась. Но ответила честно:
- Я всего только восемь классов кончила. Работаю санитаркой в больнице.
 
Она была некрасива, но он почувствовал и оценил ее удивительную нежность, ее чистоту. Это было и в глазах ее, и в голосе. И  даже в руке как бы тихо пульсировала святость.
- Ты живешь в деревне?
- Наш райцентр считается городом.
- Большая больница?
- Да. Она межрайонная. У нас даже две хирургии. И есть психиатрия. А ты кем будешь, когда выучишься?
Они беседовали будто бы спокойно, но уже встретились светлые прожекторы их очей, уже зазвучали обертоны растущей симпатии в голосе каждого. И каждый подумал, замирая в дыхании своем:
- Не это ли судьба моя?
 
Алексей спросил тревожно:
- Извини мою нескромность, но почему ты не окончила школу и работаешь санитаркой? 
Она приостановилась даже от его вопроса, но продолжила танец, помолчала, поджав губы. Наконец, ответила:
- Это все из-за отца ... Пьянь - отец мой, алкаш. Нас семеро детей. Я старшая. Мать - больная. Вот я и стала всем нянькой. Теперь и работаю такой же нянькой. Хочу учиться на врача. Но где там?! Ждать еще долго ...
- Ты классно декламируешь " Мцыри ". Кто тебя научил?
 
Он сменил тему, потому что ему стало до боли жаль ее, в то же время эгоизм требовал не связываться всерьез с дочерью алкоголика, который ... который ... Но нет, она вызывала в нем ломающее эгоизм желание защитить, опекать, быть покровителем и спасителем ...
- Меня никто не учил. Я читаю, как чувствую. Наша литераторша меня всегда на уроках хвалила, - как бы удивленно ответила Наталья. - И в самодеятельности тоже хвалили.
- Ты талант, большой талант, - восхищенно сказал юноша. - Я думаю, что все идет от светлой души твоей.
- Ну уж и талант, - покраснела девушка. -  Есть и получше. Но я чувствую ... как бы сказать понятнее ... Я не знаю даже, но я не только те слова слышу, что в стихе. Еще что-то.
 
Между тем, на площадке возникали все новые пары, становилось тесно, это заставляло плотнее прижиматься друг к другу. Алексей почувствовал тугую грудь партнерши, их бедра касались, глаза сливались взглядами.
Он не мог сдерживаться, он еще плотнее к ней прижался, желание охватывало его, а она покорно и доверительно опустила головку на плечо ему, поражаясь своему сладкому доверию. Дыхание обоих стало тяжелым и неравномерным. Они понимали, в чем дело, но …
 
- У меня голова закружилась, - прошептала Наталья растерянно. - Пойдем лучше погуляем.
- Да, да, конечно, - ответил он сдавленно.
 
Они вышли с танцевальной площадки и пошли рядом вдоль аллеи. Сели на скамейку. И тогда он взял ее голову в руки и горячо, но неумело поцеловал девушку.  
 
Наталья не сопротивлялась, но и не ответила на его поцелуй. 
А его наглая рука скользнула к ее груди и наполнила свою ладонь. И снова девушка не сопротивлялась, а замерла, но и не проявляла никаких ответных эмоций.
Ему вдруг стало стыдно: она ведь по сути дитя. Она все позволяет ему, но почему?
Как бы отвечая на его вопрос, Наталья промолвила:
- Я никогда еще ни с кем не обнималась, всех отшивала. А ты ... с тобой  почему-то ... мне так хорошо ... я тебе верю. Ты ведь хороший, правда? Ты не такой, как другие? ...
 
Он стал самозабвенно целовать ее руки, на глазах его выступили слезы.
- Это ты, ты не такая, как все! Это ты ...
Молодой человек почувствовал, что только став на колени, сможет продолжать разговор. И он опустился на колени. И сказал:
- Прости меня. Я такой же, как все. Но я, кажется, полюблю тебя ... Или уже полюбил? Знаешь, что? Я не стану ждать! Давай поженимся!
 
- Я … я бы пошла за тебя, но малыши ... Я  за них в ответе. Не сдавать же их в детдом при живой матери! Хоть и трудно, но надо их поднять. Мне ведь иной раз в больнице дают для них пару обедов, если больной выписался или ... Ну, в общем, помогают.  Вот мои детишки и едят.
Огород у нас рядом, большой, надо и его обрабатывать. Есть у нас и картошка, и капуста, и свекла, и моркошка. Да еще грядки под окном, там лучок зеленый, редиска, укроп. У нас и помидоры есть, с корня зрелые снимаем, потому что ростки в горшочках зимой готовим, в избе держим, в тепле. Все это ведь на мне. Нет, нельзя мне замуж.
 
Она заплакала.
Он гладил ее по голове, сам едва не плакал. Встал с колен, поднял и ее. Замерли в тихом, грустном объятии.
 
Эльмар Генрихович был искренне  растроган рассказом Алексея.
- Покажи мне эту девушку, я хотел бы иметь понимание о ней.
 
Это произошло на следующий день. Наталья понравилась старику. Он задумался.
- Мэдхен - прекрасное дитя. Все бы было хорошо, но имеются тяжелые препятствия. Это много детей, это больная мать и пьяный отец. Я растерян. Кроме того, ей не имеется восемнадцать лет. Надо ждать. Жизнь решит, как говорится.
 
Вечером молодые люди снова встретились на танцевальной площадке. Танцевали невесело. Потом он пошел ее провожать. Зашел в ее палату. Там никого не было.
- Где твои соседки?
- Укатили с хахалями в город. В ресторан, а потом оттуда еще куда-то. В какой-то отель. На всю ночь.
 
- Почитай мне стихи. Пожалуйста.
- Знаешь, я хочу тебе сейчас прочитать стихотворение из рассказа Пушкина " Египетские ночи ". Слушай!
Она начала медленно и как бы равнодушно:
- Сиял чертог. Гремели хором
Певцы при звуках флейт и лир.
 
И вот она уже как бы видела, и его заставила видеть то, о чем говорит:
- Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир ...
 
По мере того, как девушка декламировала, восторг нарастал в душе ее слушателя. С ним творилось нечто непонятное, но удивительно прекрасное. То была власть таланта поэта, помноженная на  власть таланта чтицы.
 
Наталья завершила декламацию:
 
Страстей неопытная сила
Кипела в сердце молодом ...
И с умилением на нем
Царица взор остановила.
 
- Все? - спросил он.
- Да. Все. Спокойной ночи, Алексей. Иди.
- Нет, я не хочу. Я ... останусь.
- Иди, Лешенька. Нельзя тебе остаться.
- Наташа, я ничего плохого ...
Голос его прервался. Но он продолжал:
- Давай просто полежим вместе. Рядышком. Хоть недолго.
 
Она легла на койку, подвинулась. Он лег рядом с ней. Оба дрожали. Юноша обнял девушку, просунув правую руку под нее, поцеловал в шейку, замер. Так продолжалось какое-то время. Он прижал ее сильнее, рука скользнула вниз по ее спине.
- Нет, не надо, милый, не надо, - шептала Наталья, теряя силы. - Пожалуйста, не надо.
 
Он понял, что она перед ним беззащитна. Что на нем, только на нем лежит ответственность за ее судьбу.
- Ты в самом деле не хочешь? - спросил.
- Я ... хочу ... я хочу, но я ... боюсь ...
 
Да, она отдавала себя в его руки. И он решил, что не имеет  права ответить зову плоти.
- Ладно, я пойду, прости ...
 
- Нет, нет, возьми меня, Лешенька! Возьми! А то я никогда себе не прощу ... Такого  никогда, никогда больше не будет у меня! Не бойся, милый!
 
Они разделись, накрылись простыней и после нескольких совместных попыток сумели соединиться. Они оба были нежны и страстны.
Ночь пролетела, как одно мгновение, и вот уже рассвет прогнал Алексея.
 
Эльмар Генрихович выслушал восторженный рассказ юноши без энтузиазма.
- Ты как порядочный человек обязан теперь жениться на этой девушке.
- Конечно! Конечно! Я женюсь на ней!
 
Вторая их ночь прошла в лесу, потому что палата Натальи заполнилась. 
Им мешали комары, рядом трещали сухие ветки, шуршали листья под чьими-то шагами. Внезапно луч фонарика скользнул по ним и ушел вместе с тем, кто держал источник света. 
 
Они встали с земли, не насладившиеся по-настоящему, даже подавленные и как бы замаранные.
 
Наташа вдруг заплакала. 
 
Друг начал утешать ее, взяв за руку, но она вырвалась и убежала. Он долго не мог заснуть, пытался представить себе их будущее, Эльмар Генрихович кряхтел, тоже, видно, переживал, но вопросов  внуку не задавал.
 
Девушки в палате не спали, когда вошла тихонько и легла, не включая света, Наталья.
- Пролетела, милая? – спросила Лейла, прикуривая. – И как тебе? Понравилось?
- Плакала? – поинтересовалась Вера, тоже прикуривая в темноте. – Или нет? Парень-то работник или тепловатый кисель в брюках? Расскажи ветеранам, милая. Интересно же.
- Он хороший. Он любит меня. И я его тоже люблю. Можете не верить, вы же в любовь не верите вообще. 
- Ошибочка, милая! – возразила Вера. – Верим, и очень даже. И тебе завидуем. Да-да, завидуем. Но только сегодня. А потом  ты нам будешь завидовать. Потому что мы прошли через все это самое … 
- Через что? 
- Ну, скажем, через аборт. Через скоблёжку. Не понимаешь? Ты хоть предохранялась? Спорю на сотню, что нет. Давай проверим. Когда у тебя месячные?
 
- Отстань! Я не буду делать никаких абортов! Рожу дитё – и все тут! Будет у меня сыночек от любимого. Или дочка. Это неважно.
 
Но тут она почувствовала ком в горле, всхлипнула раз-другой и зарыдала.
 
Соседки соскочили с коек, бросились к Наталье, стали утешать ее, ласкать, и обе плакали вместе с ней. 
 
Потом Лейла вынула из шкафа заветную бутылку, для спрыскивания отъезда заготовленную, включила фонарик электрический ( уж не тот ли, что освещал юных любовников некоторое время назад?) и разлила водку в стаканы для питья воды, стоявшие на тумбочках. 
- Выпьем за твое счастье, Наташенька! Выпьем за то, чтоб свадебкой сердце успокоилось.
- За тебя, девочка! – сказала Вера тихо.
- За вас, подружки! – ответила Наталья. 
 
Ни соседки по палате, ни Алексей не ожидали того, что произошло на следующий день: никому ни о чем не сказав, Наталья уехала из дома отдыха на попутной машине. 
Официантка за обедом вручила Эльмару Генриховичу письмо для внука. Тот отдал листок бумаги, не читая. Алексей прочел написанное вслух срывающимся голосом:
 
«Прощай, миленький! Не смогу я стать тебе поперек дороги с моей оравой. Спасибо тебе за любовь твою и за ласку. Никогда не забуду. И не казнись, потому как я сама этого хотела. Жизнь свою я устрою, не беспокойся. Прощай, Лешенька! Твоя навек Наталья Еремина».
- Ну и что же мне делать, дедушка? – растерянно спросил Алексей. 
- Судьба имеет все решить за тебя. Ты должен ждать хотя бы два месяца. Потом поедешь туда, к ней. Если бедная девушка родит, то двух мнений не имеется: надо платить алименты. Я тоже чувствую себя виноватым перед ней.  И – перед тобой. Я недоучел что-то. Но у меня имеется совесть. Все еще пока.
 
Через два месяца Алексей, осунувшийся, бледный от бессонных ночей, вышел из автобуса в Степановке. В ушах его звучали благословения бабушки и Эльмара Генриховича, прерываемые незабываемым шепотом Натальи.
 
Юноша был в добротных сапогах, и потому сравнительно благополучно прошел по грязи до дома номер шесть по единственной в деревне улице Ленина, где, как он узнал, жили Еремины. 
Ставни оказались закрыты и заколочены. Во дворе и в огороде тоже были признаки запустения. 
- Чего смотришь? – строго спросила подошедшая древняя старушка. 
- Да вот Еремины нужны мне, бабуля. 
- Там нет никого. Угорели Еремины. Боле месяца уж прошло. Закрыли в печке задвижку допрежь времени – и каюк! И детки ихние, ангелочки невинные, тоже преставились. 
- И Наташа – тоже? – пролепетал теряющий ощущение реальности происходящего  Алексей. 
- С чего бы? Она ить как раз о ту пору замуж вышла. С той свадьбы и вернулись пьяные ейные родители, спьяну и печку закрыли. Ох и не хотели они отдавать ее замуж, ох и не хотели же! А ты им кто будешь? 
- Знакомый. А … за кого вышла Наташа?
- Да за Фимку Кочегарова, за кого ж еще! Геройский парень, а с ней - теленок, будто не он вовсе. И то: она хозяйственная, самостоятельная. Не собиралась вроде замуж, а как приехала из дому отдыхов - и заторопилась. Да …
- Где дом Кочегаровых? Пойду к ним! 
- Хватился! После свадьбы да тех похорон уехали молодые. А куда – никому не сказывали. 
- Родители-то его знают, я полагаю. 
- Так ведь и те уехали. А дом продали. Ну ладно, милый, заболталась я с тобой, а меня моя козочка ждет, время доить ее. Слышишь, зовет?
 
Старушка заковыляла прочь, а ее собеседник все стоял перед опустелым домом, шепча: 
- Что же ты натворила, Наташа? Что-о?! А я…? Я ведь… Что мне-то делать теперь? Мне?!  
 
 
 
 
© Copyright: Александр Герзон, 2011
Свидетельство о публикации №21112071910

 

 

  

 

Подписка на рассылку анонсов новых статей портала

  

 


Смотрите также: