Виктор Олевич - Артем Кирпиченок: Судьба, пример и перспективы социализма

Автор:
Источник: ИА"REX"

Виктор Олевич: Сейчас много говорится о том влиянии, которое советская система оказывала на рост социальных гарантий, на своеобразное "полевение" социо-экономической политики в странах Запада. Какую роль на самом деле играла конкуренция "восточного" и "западного" лагеря, социалистической и капиталистической системы, на социальную политику ведущих западных держав?

Артем Кирпиченок: Конкуренция систем началась не в XX веке. Вспомним, что в ходе наполеоновских войн феодальные режимы Австрии, Пруссии и ряда других стран после череды военных поражений от революционной Франции были вынуждены провести важные реформы: отменить крепостное право, ввести воинскую повинность, преобразовать судебные институты. В 1813 году лидер антифранцузской коалиции Александр I говорил о конституциях и демократических свободах не меньше Билли Клинтона в 1993-ем.

Сразу же заметим, что элементы «социального государства» стали появляться в Европе уже в XIX веке. На отдельных предприятиях (прежде всего на железных дорогах) существовала система пенсий и пособий по инвалидности. Но даже до середины XX века этими благами могла пользоваться очень незначительная прослойка рабочих, даже в таких странах, как Германия, где правительство опасаясь влияние социалистов пыталось реформировать социальную сферу.

Социальные уступки сделанные буржуазией в 1917-1921 годах в ряде стран, (например в Норвегии или Голландии) были скорее ответом на местное революционное движение. Ведь в этот период, более или менее радикальными социальными выступлениями был охвачен почти весь земной шар. Молодая Советская России тогда боролась за выживание, и следующее десятилетие ее влияние прежде всего проявлялось в сфере культуры, образования, политики строительство семьи. Любопытно, что многие явления, которые мы сегодня считаем плодом «прогнившего Запада» - ювенальная юстиция, легализация гомосексуализма, защита прав женщин, эксперименты в образование, в 20-ее годы воспринимались как происки коммунистов.

В 30-60-ее годы плановая экономика СССР продемонстрировала свою высокую эффективность. Не секрет, что после Второй мировой Советский Союз входил в число наиболее стремительно развивающихся государств, и его победа в экономическом соревновании с США считалась лишь вопросом времени. Под влиянием советского экономического триумфа большинство стран мира на долгие десятилетия порвали с либеральными экономическими догмами.

Со страхами перед коммунистической революцией в Европе был связан план Маршалла. Ликвидация расовой сегрегации в государственных институтах США проводилась с учетом того, что эта практика была постоянной мишенью советской пропаганды. Реформа высшего образования в США, сделавшая его более доступным, была связана с космическим триумфом СССР. Здесь я говорю только о бесспорных примерах советского влияния, имеющих подтверждение в американских документах и мемуарах политических деятелей.

Впрочем, было бы наивно считать простым совпадением тот факт, что система «государства всеобщего благоденствия» была создана на Западе в годы наивысшего экономического и политического могущества СССР, а ее демонтаж начался сразу же после распада советского блока. Несомненно, что правящие классы западных стран были вынуждены «покупать» лояльность своих рабочих, созданием им человеческих условий жизни. Было бы очень любопытно посмотреть на современных рыночных реформаторов в Европе, провоцирующих взрывы народного недовольства по всему континенту, если бы сейчас на Востоке существовал Советский Союз, с его танковыми дивизиями, пропагандистским аппаратом, бесплатным образованием, медициной и 13-ми зарплатами.

Виктор Олевич: С момента развала СССР прошло уже более двух десятилетий. Казалось бы, рост экономического неравенства, перемещение производства в страны третьего мира в результате глобализации, и разразившийся в конце 2000-х финансовый кризис должны были послужить росту вияния и привлекательности левых движений в развитых странах. Однако, мы, по сути, наблюдаем противоположное - даже в тех странах где к власти приходят системные лево-центристы, проводится политика сокращения социальных расходов, урезания социальной сферы государства. Чем обьясняется неспособность левых сил оседлать кризисную ситуацию, качественно увеличить уровень поддержки среди населения, извлечь политическую выгоду?

Артем Кирпиченок: По мере интеграции в политическую систему буржуазного государства коммунистические и социал-демократические партии постепенно правели. Кризис левого движения, последовавший вслед за распадом СССР, лишь завершил данный процесс. Социал-демократы перешли на позиции либералов, коммунисты на позиции социал-демократов. Наиболее жесткой ревизии были подвергнуты пункты партийных программ относящиеся к классовой борьбе.

Верхушка социал-демократических, а кое-где и коммунистических партий полностью интегрировалась в ряды правящего класса став собственниками, чиновниками ЕС и международных организаций. Зачем им что-либо менять в столь удобной для них системе? Левые активисты среднего звена – это «поколение 90-х», поколение поражения. Кроме неудач глобального и локального масштаба они вообще ничего не видели. Трудно что-либо ожидать от таких людей.

Последняя проблема левых - дефицит избирателей. Ведь либеральные реформы меняют социальную структуру общества. В результате приватизации, число квалифицированных рабочих, традиционных избирателей коммунистов и социалистов значительно сократилось. Проводя неолиберальные реформы социал-демократические политики сами подрубили сук на котором они сидели. Лишившиеся работы трудящиеся частично люмпенизировались, а частично заняли низкооплачиваемые места в сфере обслуживания. Правда, голосуют они теперь, не за предавших их левых, а за ультраправых. Служащие корпораций, работники высокотехнологичной индустрии видят себя «порождением» рыночных реформ 90-хх. Они гордятся своими высокими зарплатами, принадлежностью к «среднему классу», любят своих хозяев и не испытывают никакой симпатии к «социал-дармоедам». Прекрасным примером этих тенденций может служить современный Израиль, где некогда могучие лево-сионистские партии опиравшиеся на сильное профсоюзное движение фактически сошли с политической арены.

Виктор Олевич: В наиболее пострадавших от кризиса странах вроде Греции, левые силы используют традиционную тактику давления на правящие элиты - демонстрации, шествия, забастовки - однако, эти действия практически никак не влияют на принятие решений местными и европейскими властями. Означает ли это, что традиционные методы борьбы устарели, что необходимы коррективы?

Артем Кирпиченок: Забастовка забастовке рознь. В начале XX века рабочая стачка была гражданской войной в миниатюре. Рабочие останавливали производство на недели, а то и месяцы. Забастовочные комитеты, стачкомы, советы брали ответственность за вопросы безопасности, работы городских служб, материального обеспечения бастующих, социальной защиты их семей. Капиталисты несли многомиллионные убытки, а в рабочих регионах возникало фактическое двоевластии, что создавало реальную угрозу для буржуазного государства.

Серьезными акциями являлись и многодневные забастовки, происходившие в различных странах до 80-хх годов прошлого века.

Современные «всеобщие забастовки» это просто фарс. Понятно, что однодневные акции не создают никакой угрозы режиму, которые даже умудряется оставаться в выигрыше, направляя на бастующих недовольство застрявших в аэропортах пассажиров и не попавших в поликлинику пациентов.

Все это возможно работало во времена государства «всеобщего благоденствия», когда демонстрациями и однодневными «забастовками» рабочие напоминали государству и капиталистам о необходимости регулярного повышения заработной платы с учетом инфляции. Но сегодня эти методы действительно устарели.

Виктор Олевич: Не устарел ли сам язык левых? Насколько язык Маркса и Ленина адекватен для описания процессов в современном обществе? Почему у сегодняшних левых практически повсеместно присутствует критика действующих порядков, но отсутствует цельная, созидательная программа?

Артем Кирпиченок: Если язык Адама Смита продолжает оставаться актуальным, то почему устарел язык Маркса и Ленина? Проблема левых, не в том, что они используют такие понятия как «капиталист», «пролетариат», «классовая борьба», а в том, что они перешли на новояз, мамбу-ямбу, правящего класса: «работодатель», «работополучатель», «трудовой конфликт». Все это звучит «красиво», но маскирует суть происходящего. За красивым словом «реструктуризация» скрываются массовые увольнения, за «гибкой и адресной помощью» - ликвидация социальных институтов и т.д.

Что же касается программы… Вообще, на сайте любой левой организации, будь то реформистская партия или маоистская секта, можно найти раздел «На чем мы стоим», где нередко изложены весьма здравые идеи и предложения. Беда лишь в том, что мы редко их озвучиваем. Не хочется «огорчить» симпатичного журналиста либерального издания, который берет у тебя интервью; появляется страх, что закостенелые в предрассудках массы отвергнут радикальные идеи, порой просто не хватает уверенности в собственной правоте.

Еще одна сложность заключается в том, что левые недостаточно проанализировали тот богатый созидательный опыт, что у них был – опыт СССР, Китая, Кубы стран Восточной Европы. Все эти государства в разное время реализовали множество интересных и успешных проектов в образовании, экономике, сельском хозяйстве, здравоохранении. Но что мы о них знаем? Кое-что слышали о Макаренко, о коммунарском движение в СССР, о кубинской медицине, о самоуправляемых предприятиях Югославии, о высокотехнологичных производствах ГДР. Реформисты и ультралевые вообще не склонны изучать опыт «тоталитарных» стран. И напрасно.

Виктор Олевич: Как процессы глобализации сказываются на судьбе левых, социалистических сил в странах третьего мира?

Артем Кирпиченок: Левые силы в третьем мире все еще не могут оправиться от последствий краха СССР. Дело в том, что для стран Африки и Азии СССР был прежде всего успешным примером модернизации. Страна, где большинство населения составляли крестьяне, без всеобщего образования, с отсталой промышленностью, за 20 лет стала второй сверхдержавой планеты. Многие хотели повторить этот успех, что и привлекало в ряды коммунистов думающих людей слаборазвитых стран. Понятно, что после поражения СССР в Холодной войне, этот стимул вступления в ряды левых партий полностью исчез. Исчезали и материальная поддержка левых партий со стороны соцлагеря. Раньше коммунистические партии опираясь на помощь Советского Союза проводить в контролируемых ими районах активную социальную политику, посылать молодых людей на учебу в Восточную Европу. Сейчас таких возможностей у коммунистов естественно нет, а в арабских странах социальные функции на местах взяли на себя исламские партии, как например «Хизбалла» в Ливане.

С другой стороны, вынос производства из Европы в третий мир способствует формированию рабочего класса там где его раньше не было. В конце-концов, вопреки мнению хипстеров, айпады не растут не деревьях. Число промышленного пролетариата в мире за последние десятилетия только растет. А следовательно, у коммунистов и социалистов в странах третьего мира появляется массовая база.

Активность ТНК и местной буржуазии не радует и крестьянство. Не секрет, что ряд штатов Индии уже много лет охвачены партизанской войной, которую ведут наскалиты, повстанцы-маоисты.

Так что социалистическое и коммунистическое движение в третьем мире находится в непростом положение, но хоронить его пока рано.

Виктор Олевич: Каковы перспективы для стран с левопопулистским руководством в латиноамериканском регионе? Что ждет Венесуэлу, Кубу, Боливию, Никарагуа в ближайшее десятилетие?

Артем Кирпиченок: Та информация, которой я владею, позволяет смотреть на ситуация с сдержанным оптимизмом. Прежде всего, сам факт победы левых популистов в целом ряде стран, говорит о региональной тенденции. Латинская Америка в 70-90 –ее годы была полигоном неолиберальных «реформ», которые закончились серией экономических и социальных катастроф в Аргентине, Боливии, Венесуэле. Народы сыты ими по горло. То что к власти пришли силы проводящие политику противоречащую интересам США, европейского империализма, ТНК, показывает, что силы реакции не настолько всесильны как это кажется некоторым. Я встречал немало «левых», которые верят в всемогущество госдепа больше чем в социализм.

Между тем левые популисты пока успешно справляются со своими задачами. Корпоративные СМИ могут сколько угодно ерничать по поводу Чавеса, но за время его правления доля населения Венесуэлы, живущая в бедности, упала с 49% до 28%. Уровень безработицы снизился почти вдвое: с 14% до 7%. До кризиса 2008 года экономика Венесуэлы росла быстрыми темпами: на 17% в 2004 году, на 9% в 2005, на 10% в 2006, на 8% в 2007 и на 5% в 2008 г.

Сейчас латиноамериканским левым не надо останавливаться на достигнутом. Скажем честно, Чавес и Моралес это страшные радикалы-социалисты по нынешним меркам, но лет 40 назад они рассматривались бы как очень умеренные реформаторы. Необходимо создать политические и общественные структуры заинтересованные в продолжение реформ – политические партии, профсоюзы, крестьянские объединения. В Латинской Америке сильна традиция каудилизма, но сегодня вождь есть, а завтра его нет. Так же пока неизвестно, как отразится на этом регионе мировой экономический кризис.

Виктор Олевич: Чем объясняется столь скромное влияние левых сил на события "арабской весны" на Ближнем Востоке?

Артем Кирпиченок: Объектами ненависти «Арабской весны» стали режимы порожденные арабскими революциями 50-хх-60-хх годов. Изначально они были лево-националистическими. С начала 1980-хх годов их правители стали эволюционировать вправо, но свою легитимацию они черпали именно в арабском революционном национализме. Даже при Мубараке, Насер продолжал занимать важное место в пантеоне великих египтян.

В свою очередь, оппонентами властей стали про-западные либералы из числа зажиточных горожан и консервативные исламисты которых поддерживает крестьянство и безработный люмпен-пролетариат. Для левых в этой схеме просто не оказалось места. Некоторые надеялись, что египетское восстание приведет к возрождению насеризма, но этого не случилось. К сожалению, по причинам, которые я отметил выше, много египтяне видят в революции Насера лишь первый шаг к формированию режима Садата-Мубарака.

Разговоры о «Советах Мисураты» в Ливии оказались просто бредом. В Тунисе и Египте левые представлены немногочисленными и невлиятельными группами, которые в «лучшем случае» выступают младшими партнерами либералов. Всем понятно, что ничего хорошего нельзя ждать и от сирийской оппозиции.

Впрочем, в Египте существует довольно сильное и радикальное рабочее движение, а правящая верхушка, как либералы, так и исламисты, не способна контролировать ситуацию в стране. Возможно, ход событий в этой стране еще преподнесет нам интересные сюрпризы.